и  ее  волосы,
разделенные по темени на две волны, никогда не уходили  из  памяти  Лилит.
Впалые щеки, высокие скулы, летящий вперед взгляд - странно, как  много  и
как мало взяла от всего этого дочь!
   Вечерами, вспоминая мать, Лилит смотрела на звезды.  Выросшая  в  лесу,
она никак не могла привыкнуть к их обилию и следила их течение  терпеливо,
безмолвно, как погружают взгляд в струи воды.
   Одама же небо оставляло равнодушным. Когда  зажигалась  первая  звезда,
это было лишь знаком, что скоро на  охоту  выйдут  ночные  звери,  а  день
человека окончен. Дремота склеивала ему веки, он устраивался  поудобнее  и
засыпал.
   Лилит слушала поступь мягких лап, падение плода, крики сов.
   - Оа, - тихо звала она.
   Ее молодой муж не шевелился. Среди многих звезд  одна,  становящаяся  с
каждым вечером все крупнее и ярче, словно кто-то подкидывал в нее хворост,
смотрела ему в лицо. Он не обращал внимания.
   Все  было  смутно.  Какая-то  жажда  палила  изнутри,  чувство,   столь
неоформившееся и странное, что в конце концов оно  утомляло  Лилит  и  она
тоже засыпала.
   - Какие сны повисли на твоих  ресницах?  -  со  смехом  спрашивал  Одам
поутру.
   Лилит знала, что он не верит  ей  и  лишь  подтрунивает,  но  не  могла
удержаться: ее переполняло желание облечь в слова смутные грезы.
   - Одна из звезд, самая большая на небе, вчера смотрела в твое  лицо,  -
начала она и тотчас увидела, как гримаса неудовольствия скользнула по  его
губам: ему не нравилось, когда она впутывала его  в  свои  выдумки.  -  Ты
спал, а мне захотелось подняться повыше. Ведь  небо  плотно,  как  камень,
если на нем такое  множество  костров!  Звезда  спустила  свой  луч,  и  я
ухватилась за него, как за веревку...
   Одам невольно с опаской бросил взгляд на ее тонкую руку, словно на  ней
до сих пор мог остаться след  от  серебряного  лезвия  звезды.  Но  тотчас
рассердился и на себя, и на Лилит. Ведь он делил все вещи и явления на два
ряда: те, которые он зна  |