Книги в электронном виде

Зайцев Михаил / [Игнат Сергач 02.] Наследник волхвов

сморило... - Отставить разговорчики! - скомандовал Федор. - Виктор, съезжай-ка от греха на обочину. Можно было и не съезжать: и впереди, и сзади, насколько хватало глаз, - ни одного двоеточия автомобильных фар. Однако Виктор послушался, съехал. Под колесами "Нивы" хрустнул песок, в салоне зажегся свет. Федор из сумки у ног достал термос, сунул Фокину, распорядился: - Свинти крышку, набухай до краев и выпей до дна. - Я кофе без сахара не... - Отставить! Я вот кофе в принципе не пью, но в дороге приходится употреблять вместо лекарства. - Может, лучше я вернусь за руль, а, братцы? - Игнат прикурил новую сигарету. - А Витька отоспится, о'кей? - Очередь Фокина, - мотнул головой Федор, - через два... через час пятьдесят, строго по графику,

Тургенев И.С. / Бретер

инность! о Аркадия! - с злобным хохотом возразил Авдей. Добрый Кистер и тут не поддался: "Может быть,- думал он,- Авдей злится и "ломается" по привычке... он не нашел еще новых слов для выражения новых ощущений. Да и в нем самом - в Кистере - не скрывается ли другое чувство под негодованием? Не оттого ли так неприятно поразило его признание Лучкова, что дело касалось Маши? Почему знать, может быть. Лучков действительно в нее влюблен... Но нет! нет! тысячу раз нет! Этот человек влюблен?.. Гадок этот человек с своим желчным и желтым лицом, с своими судорожными и кошачьими движениями, с приподнятым от радости горлом... гадок! Нет, не такими словами высказал бы Кистер преданному другу тайну любви своей... В избытке счастия, с немым восторгом, с светлыми, обильными

Тургенев И.С. / Часы

ыду для того, чтобы спасти от голодной смерти свою будущую жену или ее отца... Что там ни говори, часы эти чего-нибудь да стоят... Да как было не прийти ко мне и не сказать: "Брат! (я на месте Давыда непременно сказал бы: брат) - брат! Я нуждаюсь в деньгах; у тебя их нет, я знаю, но позволь воспользоваться теми часами, которые мы вместе с тобою зарыли под старой яблонью! Они никому не приносят пользы, а я тебе так буду благодарен, брат!" С какой бы радостью я согласился! Но действовать тайно, изменнически, не довериться другу... Нет! Никакая страсть, никакая нужда этого не извиняет!" Я, повторяю, я был сильно оскорблен. Я начал было выказывать холодность, дуться... Но Давыд был не из тех, которые это замечают и тревожатся! Я нача

Тургенев И.С. / Дневник лишнего

оследней мечтой)... я, ей-богу, посреди моих разнообразных терзаний вдруг вообразил, что Лиза хочет наказать меня за мою надменную холодность в начале моего посещения, что она сердится на меня и только с досады кокетничает с князем... Я улучил время и, с смиренной, но ласковой улыбкой подойдя к ней, пробормотал: "Довольно, простите меня... впрочем, я это не оттого, чтобы я боялся",- и вдруг, не дожидаясь ее ответа, придал лицу своему необыкновенно живое и развязное выражение, криво усмехнулся, протянул руку над головой в направлении потолка (я, помнится, желал поправить шейный платок) и даже собирался повернуться на одной ножке, как бы желая сказать: "Все кончено, я в духе, будемте все в духе", однако не повернулся, боясь упасть по причине какой-то неестественн

Тургенев И.С. / Дворянское гнездо

перь не доросли до них? Посетителей отцовского дома Иван Петрович тоже стеснял; он ими гнушался, они его боялись, а с сестрой Глафирой, которая была двенадцатью годами старше его, он не сошелся вовсе. Эта Глафира была странное существо: некрасивая, горбатая, худая, с широко раскрытыми строгими глазами и сжатым тонким ртом, она лицом, голосом, угловатыми быстрыми движениями напоминала свою бабку, цыганку, жену Андрея. Настойчивая, властолюбивая, она и слышать не хотела о замужестве. Возвращение Ивана Петровича ей пришлось не по нутру; пока княжна Кубенская держала его у себя, она надеялась получить по крайней мере половину отцовского имения: она и по скупости вышла в бабку. Сверх того, Глафира завидовала брату; он так был образова

Тургенев И.С. / Дым

ив, полагал... Но позвольте узнать, как ваше имя и отчество? Потугин отхлебнул немного киршвассеру. - Меня зовут Созонтом... Созонтом Иванычем. Дали мне это прекрасное имя в честь родственника, архимандрита, которому я только этим и обязан. Я, если смею так выразиться, священнического поколения. А что вы насчет терпенья сомневаетесь, так это напрасно: я терпелив. Я двадцать два года под начальством родного дядюшки, действительного статского советника Иринарха Потугина, прослужил. Вы его не изволили знать? - Нет. - С чем вас поздравляю. Нет, я терпелив. Но "возвратимся на первое", как говорит почтенный мой собрат, сожженный протопоп Аввакум. Удивляюсь я, милостивый государь, своим соотечественникам. Все унывают, все повесивши нос ходят,

Тургенев И.С. / Холостяк

е изволите дома ночевать-с. Вилицкий (помолчав немного). Ну, ступай. Митька уходит. Вилицкий начинает ходить по комнате. Что за ребячество! И что за глупая мысль - прятаться? Как будто это возможно!.. Теперь лгать прийдется, выдумывать.. Старика не обманешь - все наружу выйдет. Эх, как это все скверно, скверно!.. (Останавливается.) И что со мной сделалось такое? Отчего у меня - просто мороз по коже подирает, как только я подумаю, что мне надо наконец к ним съездить? Ведь я все-таки жених: ведь я на днях женюсь... Притом я Машу люблю... Я... да; я готов на ней жениться. Да и дело слажено... я дал слово... ну, и, наконец, я вовсе не прочь... (Пожимает плечами.) Удивительно! Этого я никак, признаться, не предвидел! (Опять садится.) Но этот обед! это

Тургенев И.С. / Яков пасынков

чало в коридоре; я быстро отворил дверь. Доктор уже выходил от Пасынкова. - Ну что?- спросил я его шепотом. - Ничего, микстуру прописал. - Я, господин доктор, решился послать в губернский город. Не сомневаюсь в вашем искусстве, но вы знаете сами: ум хорошо, а два лучше. - Ну что ж, это похвально! - возразил толстяк и начал спускаться по лестнице. Я ему, видимо, надоедал. Я вошел к Пасынкову. - Видел ты здешнего эскулапа? - спросил он меня. - Видел,- отвечал я. - Мне что нравится в нем,- заговорил Пасынков,- это его удивительное спокойствие. Доктору следует быть флегматиком, не правда ли? Это очень ободрительно для больного. Я, разумеется, не стал разуверять его. К вечеру Пасынкову, против ожидания моего, сделалось

Тургенев И.С. / Жид

Тургенев И.С. / Месяц в деревне

дитя; но все-таки это неприлично... Я ей скажу. Ракитин. Сколько ей лет? Наталья Петровна. Семнадцать! Ей уже семнадцать лет... А сегодня жарко. Я устала. Сядемте. Оба садятся на скамейку, на которой сидели Вера и Беляев. Шпигельский уехал? Ракитин. Уехал. Наталья Петровна. Напрасно вы его не удержали. Я не знаю, зачем этому человеку вздумалось сделаться уездным доктором... Он. очень забавен. Он меня смешит. Ракитин. А я так вообразил, что вы сегодня не в духе смеяться. Наталья Петровна. Почему вы это думали? Ракитин. Так! Наталья Петровна. Потому что мне сегодня все чувствительное не нравится? О да! предупреждаю вас, сегодня решительно ничего не в состоянии меня тронуть. Но это не мешает мне смеяться, напротив. Прит

Тургенев И.С. / Муму

кушанья. Герасим долго глядел на нее; две. тяжелые слезы выкатились вдруг из его глаз: одна упала на крутой лобик собачки, другая-во щи. Он заслонил лицо свое рукой. Муму съела полтарелки я отошла, облизываясь. Герасим встал, заплатил за щи и вышел вон, сопровождаемый несколько недоумевающим взглядом полового. Ерошка, увидав Герасима, заскочил за угол и, пропустив его мимо, опять отправился вслед за ним. Герасим шел не торопясь и не спускал Муму с веревочки. Дойдя до угла улицы, он остановился, как бы в раздумье, и вдруг быстрыми шагами отправился прямо к Крымскому Броду. На дороге он зашел на двор дома, к которому при-строивался флигель, и вынес оттуда два кирпича под мышкой. От Крымского Брода он повернул по берегу, дошел до одного места, где

Тургенев И.С. / Несчастная

спросил я. - Да надо узнать, что этот глупец... Он, пожалуй, спьяна, бог знает что... Только ты не иди за мной... мы завтра увидимся. Прощай! И, торопливо пожав мою руку, Фустов направился к гостинице Я р. На другой день мне не удалось увидеть Фустова, а наследующий за тем день я, зайдя к нему на квартиру, узнал, что он выехал к своему дяде в подмосковную. Я полюбопытствовал, не оставил ли он записки на мое имя, но никакой записки не оказалось. Тогда я спросил лакея, не знает ли он, сколько времени Александр Давыдыч останется в деревне. "Недели с две, а то побольше, так полагать надо",-отвечал лакей. Я на всякий случай взял точный адрес Фустова и в раздумье побрел домой. Эта неожиданная отлучка из Москвы, зимой, окончательно повергла меня в