потом в сад.  Граф  по  пути  приоделся  и
приказал не принимать никого. Мы долго бродили по дорожкам. Отвечая на его
вопросы, я вглядывался в выразительные, как бы вдруг  затуманенные,  глаза
графа. Он меня слушал с особым вниманием.
   - Ты хитришь, - вдруг сказал он, идя по саду. - Почему утверждаешь, что
она самозванка, авантюрьера? Объяснись, - прибавил он, сев на скамью, -  с
чужого ли голоса ты говоришь, или убедился лично?
   Я смешался, не знал, что говорить.
   - Сомнителен ее рассказ о прошлом, - проговорил я, -  как-то  сбивается
на  сказку...  Сибирь,  отравление,   бегство   в   Персию,   сношения   с
владетельными дворами Европы. Как верный слуга государыни, я действовал по
совести, всматривался и скажу прямо - не могу утаить сомнений.
   - Согласен, - произнес граф, - об этом можно говорить так и сяк. Но вот
что важно: в Петербурге о ней уже знают и пишут  мне,  как  о  побродяжке,
всклепавшей на себя неподходящее имя и род.
   Граф помолчал.
   - Хороша побродяжка! - прибавил он как бы про себя, загадочно. -  Пусть
так, не спорю... Но зачем же решили требовать ее выдачи, а в случае отказа
- взять силой, даже бомбардировать рагузскую цитадель? С  побродяжкой  так
не возятся. Такую просто и без огласки поймать... навязать камень  на  шею
да и в воду.
   Холод прошел у меня по спине при этих словах графа. Я  так  и  вспомнил
приснопамятные, июньские дни...
   - То-то, братец, видно, что не побродяжка,  -  проговорил  опять  граф,
глядя на меня, - ты как об этом думаешь? Ну-ка, говори начистоту.
9
   Удивили меня слова  графа.  Я  невольно  вспомнил  сообщения  княжны  о
падении силы Орловых, об удалении бывшего фаворита в Ревель и о возвышении
их врагов. Досада ли, огорчение ли ослепляло графа или  в  самом  деле  он
искренне поверил в происхождение княжны,  только,  очевидно,  он  со  мной
говорил не на ветер, и в его душе происходила некая нешуточная борьба.
   - Простите, ваше сиятельство, мою дерзость, - сказа  |