Полина Копылова
                                  VIRAGO
  Луна, как паломница, бьется в экстазе.
  Мы падаем, штурман. Тяжелой уздой
  Нас тянет под воду без видимой связи
  С попыткой полета над этой водой.
  А помните, штурман, как мы обнимались,
  Над дельтой стремясь вопреки маякам,
  Мы падаем в воду и самую малость
  Жалеем, что вряд ли увидимся там.
  Опомнитесь, штурман, я знаю, я вижу,
  Мы с вами счастливей не будем нигде,
  И падая в воду, становимся ближе,
  Нежнее и ближе в глубокой воде.
  Евгения Голосова, "Летучий корабль"
  ДЕНЬ ПЕРВЫЙ
  В КОТОРЫЙ ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ ДВА СООТЕЧЕСТВЕННИКА МОНЫ АЛЕССАНДРИНЫ НЕВЗНАЧАЙ
ОТМЕЧАЮТ ДЛЯ СЕБЯ ДВОЙСТВЕННОСТЬ ЕЕ ПРИРОДЫ.
  - Вот вам и Кастилия, мона Алессандрина, - сказал капитан. Поименованная
моной Алессандриной подтянула к горлу меховые края очень широкого, очень
теплого плаща, и скривила самый уголок рта. По этой ухмылке нельзя было
понять, как показалась ей Кастилия, но капитану не это было важно. Важно
ему было хоть что-то сказать молодой и знатной даме, вышедшей поутру на
палубу его галеры - иначе он уронил бы себя в собственных глазах.
  Шел первый рассветный час. По зимнему времени вокруг было серо и сыро.
Туман сползал по низким берегам к воде. Беленые известью ограды нечастых
подворий тонули в дыму, и воздух изрядно горчил.
  - К полудню прибудем, - сказал капитан, полагая, что исчерпал себя, как
собеседника, полностью.
  Мона Алессандрина на продолжении беседы как будто и не настаивала. Она
даже отступила на полшага от капитана, давая тому понять, что он волен
хоть вовсе уйти, повернувшись к ней широкой спиной.
  Капитан не уходил. В его командах сейчас не было никакой нужды, с рулем
справлялся помощник. Так что он остался возле моны Алессандрины и
уставился на серую струистую гладь, казавшуюся наклоненной в сторону уже
далекого моря, так что чернобокая галера словно бы взбиралась по реке,
ровно выгребая рядами весел - по два с каждого борта |