к будто бы я всадил в него шприц.
     - Что значит "от кого"? - голосил он. - От ин-телли-генции, вот от кого!
Только она 
его и поддерживала, а он к ней повернулся спиной.
     Но что говорить о моем отце! Его дело - подхватывать чьи-то вскрики и
подпевать 
чужим погудкам. Однако и Випер и Богушевич выглядели весьма озабоченными.
     - Теперь невозможно будет дышать, - твердили они попеременно. - Не появится
ни 
одной свежей строчки.
     Я им сказал, что они мудилы. Нашли себе нового Марка Аврелия!
     - Никто его не идеализирует, - сказал назидательно Богушевич, - но он 
символизировал оттепель.
     Я восхитился:
     - Дивная оттепель! Что там произошло в Будапеште? А все эти слухи про
Новочеркасск? 
Сами рассказывали между прочим.
     Оба смутились, но ненадолго. Чем лучше бьешь по чужим аргументам, тем их
успешнее 
укрепляешь.
     - Теперь неизбежен поворот, - озабоченно проговорил Випер. - Вылезут
скрытые 
сталинисты.
     Я сказал:
     - Не больно они скрывались.
     Я не добавил, что если и вылезут, я это тоже переживу. Сам-то я лезть
никуда не намерен. 
Но промолчал. Им слово скажи, после будешь не рад, что начал. Правы всегда,
правы во всем. 
Такая уж роль у них в нашем спектакле. Как это сказал Грибоедов? "Сок умной
молодежи". 
Про них.
     Год выдался нервный и суматошный. Я все усерднее погружался в пучину
жилищного 
законодательства. С участием думал о бедных согражданах - не дай Бог мушке
попасть в 
паутинку. Да что там мушка - черт ногу сломит! Добро бы только с нашим жильем
связаны 
были все эти ребусы. Решительно всякий закон мне казался измученным путником -
он 
бредет, на каждой ноге по несколько гирь! Кругом - дополнительные инструкции,
которые не 
дают ему продыху. С каждым днем становилось все очевидней, что пространство, в
котором 
мне выпало жить, в своей основе парадоксально. Регламентированная держава была
по 
характеру анархична. Стоило какой-то скрижали доставить ей легкое неудобство,
она тут же 
 |