| олка он добьется, если позволит событиям 
идти своим чередом. Пусть она оценит в полной мере его постоянство и скромность,
и 
тогда, надеялся он, ему не придется долго ждать, пока любопытство - не говоря уж
о 
тайной страсти, обнаруженной ею,- возьмет верх над условностями и приведет
Мадлен в 
его объятия.
     Однако ему не дали пустить в ход столь утонченную и вкрадчивую стратегию 
завоевания. Мадлен заявила, что слишком занята, чтобы встретиться с ним хотя бы
на 
пять минут, при этом в голосе определенно звучала холодность, намекавшая на 
совершенную неуместность подобных приглашений со стороны Армана. Добродетель и 
верность, казалось, вновь прочно воцарились в сердце Мадлен. Разочарованный,
Арман 
положил трубку. Его достоинству и мужской гордости был нанесен ощутимый урон.
     Общеизвестно, что женщины весьма непостоянны в своих намерениях. Не прошло
и 
двух дней с того злосчастного телефонного разговора, лишившего Армана всякой 
надежды, как Мадлен позвонила ему сама в девять утра и сказала, что нуждается в
совете 
по одному очень важному делу. Холодности и отчужденности как не бывало. Она 
разговаривала по-дружески сердечно. Более того, интонации, звучавшие в голосе, 
несомненно предполагали нечто большее, чем дружбу. Голос в точности
соответствовал 
взгляду, сказавшему "да, я твоя", и, услышав его, Арман без труда догадался, по
какому 
вопросу она хочет с ним посоветоваться.
     Они договорились, что она придет к нему на улицу Тюрбиго в три часа
пополудни; 
этому дню суждено было стать переломным в судьбах обоих. В горячке нетерпеливого
ожидания Арман думал о том, что его мечта вот-вот исполнится, что ему будет
дарована 
великая милость, и - таково уж мужское самолюбие - был твердо уверен, что
заслужил ее. 
В конце концов, не он ли был самым обворожительным и самым опытным любовником? 
И разве тот факт, что Мадлен выбрала именно его, отказав стольким претендентам,
домогавшимся ее на протяжении восьми лет замужества,- разве этот  |