Книга "Избранное", Петров Сергей Владимирович

Краткое описание/вступление:

ю глухонемую тьму.

		Но если я глаза повыше подниму -
		стоит собор, раскрытый, как скрижали,
		стоит, с краями не сводя края,
		стоит, закон и твердь в себе тая,
		стоит, как каменная старая статья.

		Я, слава Богу, не забит в колодки
		и на скамейке шаткой у решетки -
		как на философической кушетке -
		сижу под взорами звереющих вещей
		и взглядом еле раздвигаю ветки
		чугунных и деревьев, и теней.

		Как бедный круг с ничтожной серединой,
		верчусь на месте. Ночь - не по уму.
		И я, как вознесенный перст единый,
		указывать не стану никому.

		А звери всё торчат, и лезут вон из кожи,
		и кажут хари, морды, рыла, рожи
		(и кажется, что маски им дороже,
		чем когти, зубы и тиски зверья).
		И толстокожего чужого бытия
		боюсь, хотя бояться мне негоже.
		Сижу себе, как нищий на рогоже,
		не лезу ни в герои, ни в вельможи,
		ни даже в оскудевшие князья.
		Сижу на месте, сам себя стреножа
		и ночь по самой малости тревожа.
		Суди меня чем хочешь, Боже!
		Хоть всем собором каменным! И всё же
		Сам и Всему и Всякой Сути я -
		высокий и бесправный судия.

		Иль в ночь под Новый год, дойдя до точки,
		опять у года в полой оболочке
		возник - слепым зародышем в яйце,
		началом в самом крохотном конце,
		с личиной беспричинной на лице,
		с похабной размалеванною харей,
		и вновь свое справляю Рождество,
		как сам себе чужое существо
		средь приотворенных, как двери, тварей?
		Иль ум пестрее дикаря раскрашен
		и хищницам-вещам, как мертвый идол, страшен?
		Иль сам он, шут, широко ошарашен,
		что липнет муть - тяп-ляп - галиматья,
		что не могу и рук-то вымыть я?

		Нет, иноков вселенских одиноче,
		келейных схимников и просто бобылей,
		столбом я стал средь новогодней ночи,
		как столп отшельничий и чей-то прочий,
		который носа гулькина короче.
		А мимо, будто стадо костылей, -
		слепые толпы дней и вечеров увечных,
		поискалеченных зубами западней.
		И не хочу я у Очей у Вечных
		узнать суть дела. Бог с ней! Им