Книги в электронном виде

Борхерт В. / Рассказы

мы бредем к новому непостроенному городу, где все окна принадлежат нам, и все женщины, и все, все, все, -- мы бредем к нашему городу, к новому городу, и по ночам наши сердца кричат, как паровозы, от алчности и тоски по родине -- как паровозы. И все паровозы мчатся в новый город. И новый город -- это город, в котором мудрые люди -- учителя и министры -- не лгут и поэты обольщаются лишь разумом своего сердца; это город, в котором не умирают матери и девушки не болеют сифилисом, город, где нет мастерских, изготовляющих протезы, и нет кресел на колесах, город, где дождь называется дождем и солнце -- солнцем, город, где нет подвалов, в которых по ночам крысы пожирают истощенных детей, где нет чердаков, на которых вешаются отцы, оттого что

Боссарт Алла / Повести Зайцева

енях да "техасы" из "Рабочей одежды". Ну, подвинулись, налили. Губу у меня раздуло, но я ничего, лыблюсь в харю его сволочную и опять - ну ничего поделать не могу, так из меня и прет: чего, мол, кореш, за Пражскую весну, за мир-дружбу? "Мало тебе, Михуил? Не жадный, могу добавить". И скалит свою клавиатуру, а зенки на копченой морде белесые, в белых ресницах, как у теленка, радостно вылупил - но не на меня. А на Машку Турманову, прынцессу нашу, генеральскую дочку - та еще сука, что она, что папашка ее. Мария Гавриловна, надо сказать, была у нас редким гостем. Она и к батюшке-то в усадьбу наведывалась за лето раз пять-шесть. Зато зимой торчала тут по неделям. Я тоже зиму в "Приветах" любил: тихо, снег скрипит, идешь на лыжах, в лесу ни души, на деревьях - словно вязаные салфетки,

Бояркин Сергей / Солдаты Афганской войны

строем - тут без этого не обойтись. Времени на строевую подготовку никогда не экономят. От этого монотонного топанья человеческое мышление понижается до самого примитивного уровня - только достаточного, чтобы в нужный момент дружно опустить ногу. Когда целыми часами топчешь плац во всех направлениях под счет: "Р-рас, два!.. Левой! Левой!.. Р-рас, два!.. Левой! Левой!.." - то голова уже ни о чем более высоком думать не может, тело автоматически повинуется только командам, чувства и сознание притупляются. На самом деле муштра - это очень широкий набор воздействий на человека, а не только общепринятое хождение строем. Весь день, с подъема до самого отбоя, только и выполняешь приказы: физические упражнения под счет до полного изн

Браннер Джон / Зыбучий песок

вление закончено:" Пожав плечами, он повернулся, чтобы вернуться той же дорогой, торопясь немного больше необходимого, потому что это мгновенное видение уж слишком соответствовало окружающей его обстановке. - Тириак-но? Голос возник из ниоткуда и произнес это единственное непонятное слово на возрастающей, вопросительной ноте. Пол в смятении замер, луч фонарика заметался по стволам деревьев. Голос, говорящий на незнакомом языке здесь и сейчас, мог означать только то, что его видение стало явью. Затем он увидел ее, беспомощно прикрывающую глаза от света, и ужас бесследно исчез. "Не может быть! Господи, какая крошечная! Как кукла!" Но еще труднее было бы предположить, что сразу две женщины разгуливают по лесу без одежды. 6 Она с

Бреза Тадеуш / Mury Jerycha

уже много лет жил отдельно от жены. Через год или два после свадьбы он уехал за границу, обосновался во Флоренции, где открыл антикварную лавку. Кажется, дело не было особенно прибыльным. Без приданого жены, ее имений, оба они сникли бы, и он, и его магазин. Поэтому после войны надо было возвращаться на родину. И о диво! В Варшаве он оказался одним из самых выдающихся представителей своей профессии. Эмигранты из России привезли с собой горы мебели, картин, ковров, серебра, фарфора. Среди этого множества вещей что-то вдруг поражало князя. Он вникал, оценивал, вывозил. И тут только впервые близко столкнулся с польским искусством. Перед отъездом во Флоренцию он мало что о нем знал, а то, что и знал, позабыл. Искусство могло быть для него итальянским. Подходила также и часть Зап

Бреза Тадеуш / Лабиринт

амилию. Безуспешно. - Скажите, пожалуйста, отцу де Восу, - сказал я тогда, - что звонит тот поляк, который вчера оставил ему письмо. - Понимаю. Наконец отозвался сам де Вое. Я смелей произнес свою фамилию, ему она была знакома. Молчание. Я упомянул о письме. Молчание. Затем я сказал, что привез ему привет от отца. Вместо ответа все то же молчание. И только спросив, может ли он меня принять, я услышал: - К вашим услугам. И тут же, прежде чем я успел поблагодарить и попросить назначить час, он добавил: - В двенадцать. Вам удобно? - Да-да. Я буду точен. - Слава Иисусу Христу. Он говорил тихо. А последние слова произнес еще тише. Если я их уловил, то скорее по наитию, чем на слух. Заканчивая разговор, он, вероятно, уже опускал трубку на рычаг. Я

Бродский Иосиф / Вокруг Иосифа Бродского

этого рабства, по большей части не догадываясь о надвигающейся опасности, настороженный, может быть, но свободный. Следовательно, то, что он может рассказать нам о себе, о своих душевных и умственных обстоятельствах, имеет историческую ценность в том смысле, что история -- это всегда монолог свободных людей, обращенный к рабам. Благодарный и любопытный читатель, несомненно, захочет узнать больше о жизни тех, кто представлен в 32 этом тонком томике. Отсылка к энциклопедиям, монографиям, диссертациям, биографическим заметкам принесет, однако, не слишком много: дети своего времени, русские поэты XIX века, за одним-двумя исключениями, жили недолго. Отпрыски своего класса, они были не так воспитаны, чтобы оставлять после себя большие архивы. Век назад дни поэта могли быть

Бродский Иосиф / Проза и эссе, переводы

сводит телескопическая предсказуемость будущего. И все равно, это куда лучше смертельной серьезности, с какой армия науськивает тебя на жителей другого полушария или мест поближе. Служба в советской армии длилась от трех до четырех лет, и я не видел человека, чья психика не была бы изуродована смирительной рубашкой послушания. За исключением разве музыкантов из военных оркестров да двух дальних знакомых, застрелившихся в 1956 году в Венгрии - оба были командирами танков. Именно армия окончательно делает из тебя гражданина; без нее у тебя еще был бы шанс, пусть ничтожный, остаться человеческим существом. Если мне есть чем гордиться в прошлом, то тем, что я стал заключенным, а не солдатом. И даже упущенное в солдатском жарго

Брюсов Валерий / Рассказы

к никто не хотел вымолвить слова: все лежали в своих углах, в злобе и отчаяньи Джулия оставалась одинокой среди заключенных. Она не отвечала на вопросы и словно не слышала брани, которой ее осыпали. Она никому не говорила, кто она, и это оставалось тайной для всех обитателей тюрьмы. Она проводила дни в молчаливых раздумиях, не плача, не жалуясь. Только со своей соседкой, старухой Ваноццой, обменивалась она порой несколькими словами. Ваноцца, которая была в тюрьме уже много лет, дала Джулии несколько дельных советов. Указала ей, что надо время от времени садиться на корточки, чтобы ноги не затекали. Показала, как сделать, чтобы железный пояс не слишком тер тело. Посоветовала выплескивать под утро из кружки остатки воды, чтобы она

Буданцев Сергей / Мятеж

Ты же вообще работаешь как лошадь, - отозвался Северов. - Да, а сейчас надо прощаться с батальоном: речь возбуждает. А потом - я сердит. Поедешь ты, и поедет Силаевский. - Я не поеду. - Что? - Не хочется. - Я приказываю, Северов. Сморщился. - Ну, хорошо, ладно. - Слава богу, хоть ты меня сегодня утешил, Юрий. Не упрямишься. Вот денек выдался. В городе нашем чорт знает что... А самое главное - я из округа в штаб фронта заехал. Ну, брат, там теперь большевистское гнез- довье. Мне Предреввоенсовет этот новый, Теплов, заявляет с первых же слов: "Ваша армия снимается с особого положения, и к вам назначается штат комиссаров-большевиков во все высшие единицы, начиная с полка". Т.-е., он все это сказал дипломатично, но я тоже грамотный...

Буковски Чарльз / Женщины

и взял мою последнюю книгу и ручку. - Я подумал, тебе стоит что-нибудь здесь написать для Лилли. Я раскрыл книгу на титульном листе. Дорогая Лилли, - написал я. - Ты всегда будешь частью моей жизни.... Генри Чинаски. 9 Мы с Лидией вечно ссорились. Она была вертихвосткой, и это меня раздражало. Когда мы ели не дома, я был уверен, что она приглядывается к какому-нибудь мужику на другом конце ресторана. Когда в гости заходили мои друзья, и там была Лидия, я слышал, как разговор становился интимным и сексуальным. Она всегда специально подсаживалась к моим друзьям как можно ближе. Лидию же раздражало мое пьянство. Она любила секс, а мое пьянство мешало нам заниматься любовью. - Либо ты слишком пьян, чтобы трахаться вечером, либо слишком болен, чтобы тра

Буковски Чарльз / Почтамп

, но мое отношение было несколько иным. Он снова покачнулся. Боже всемогущий, подумал я, неужели кроме меня этого никто не замечает? Я оглянулся: всем трын-трава. Все они время от времени признавались в любви к нему: Д.Г. -- хороший парень. Но теперь хороший парень тонул, и никому никакого дела. Наконец, передо мной осталось меньше почты, чем перед Д.Г. Может, смогу помочь ему хотя бы поднять журналы, подумал я. Но подошел клерк и накидал мне еще больше, и я снова почти сравнялся с Д.Г. Обоим придется круто. Я на мгновение запнулся, потом стиснул зубы, расставил ноги пошире, пригнулся, будто мне по мозгам только что дали, и шуранул внутрь массу писем. За две минуты до готовности к отправке и Д.Г., и я разобрали все письма, разложили и упаковали журналы, про