Книги в электронном виде

Фолкнер Уильям / Город

ржался крепко, хоть и одной рукой, и я, как попробую стукнуть его о дерево, сам вместе с ним стукаюсь. И мы скакали дальше, а нож все сверкал под луной, и у меня было одно спасение - бежать. - А Том-Том уже начал вопить, на землю проситься. Теперь уж он обеими руками держался за меня, и я понял, что как-никак, а от ножа я убежал. Но больно уж сильный я взял разгон; ноги меня не слушались, а уж Том-Тома и подавно, хоть он и орал во всю глотку. И тогда он ухватил меня обеими руками за голову и давай ее поворачивать, словно я был невзнузданный сбесившийся мул, тут уж и я овраг увидел. Он был глубиной футов в сорок и шириной казался в добрую милю, но только было уже поздно. Мои ноги даже не замедлили бег. Они пробежали в пустоте вот как отсюда до той уго

Фолкнер Уильям / Особняк

лема тут нет, ему, Минку, больше чем кому другому было известно, что свадебное путешествие продлится, пока им можно будет вернуться домой и объявить всем в поселке, что ребенок, которого они привезут с собой, родился уж никак не раньше, чем в мае месяце. Впрочем, не то, так другое: ведь отсутствие его родича, когда он так был нужен, тоже только проверка, издевка, глумление: снова _Они_ испытывают его не затем, чтобы посмотреть, переживет ли он все это, - в этом _Они_ не сомневались, - а просто ради удовольствия видеть, как он вынужден делать лишнее, бессмысленное, то, что никому не нужно. Но и Уорнера тоже в лавке не было. Этого Минк не ждал. Он был уверен, что _Они_ не упустят возможности до отказа набить лавку людьми, которым мест

Форстер Маргарет / Записки викторианского джентельмена

Не сомневаюсь, что себе во благо я мог бы еще несколько лет оставаться с матушкой и ее новым мужем и отплыть домой - одновременно с ними, но что сейчас об этом толковать? Лучше я расскажу вам романтическую историю моего отчима, Генри Кармайкла-Смита, за которого моя мать вышла замуж в ноябре 1817 года. Она его узнала и полюбила еще семнадцатилетней девушкой, задолго до того, как увидела Индию и моего отца. Он служил прапорщиком в Бенгальском инженерном полку, вследствие чего мать моей матери сочла его недостойным руки дочери. Ей объявили, что он умер, ему - что она вышла за другого. Сердце ее было разбито, она уехала в Индию и стала там женой моего отца. Однажды он предупредил ее, что пригласил к обеду очаровательного нового знакомого, и в комнату вошел

Франс Анатоль / Восстание Ангелов

его мазка только подчеркивает на его полотнах убожество форм. Что за странное извращение восхищаться этими постными фигурами, когда на свете существует живопись Леонардо, Тициана, Корреджо, Веласкеса, Рубенса, Рембрандта, Пуссена и Прюдона. Ну, право же в этом есть какой-то садизм! Между тем аббат Патуйль и Морис д'Эпарвье медленно шагали позади эстета и библиотекаря. Аббат Патуйль, обычно не склонный вести богословские беседы с мирянами и даже с духовными лицами, на этот раз, увлекшись интересной темой, рассказывал юному Морису о святом служении ангелов-хранителей, которых г-н Делакруа, к сожалению, не включил в свои росписи. И чтобы лучше выразить свою мысль об этом возвышенном предмете, аббат Патуйль заимствовал у Боссюэ обороты, выражения и

Саган Франсуаза / Ангел-хранитель

ие всегда заставляло меня делать Бог знает что. В шесть утра я потребовала, чтобы он проводил меня домой. Окно Льюиса было закрыто, и только утренний ветерок шумел в густых зарослях травы у меня на газоне. Глава седьмая Прошел месяц. Льюис начал сниматься в своей второй роли в цветном фильме с любовью и приключениями. При этом по вечерам он стал так часто мелькать на экране, что о нем заговорили. Казалось, его это мало заботило. Он ходил по студии, не произнося ни слова, все свое свободное время проводил в моем кабинете, опекаемый Кэнди, или мечтал среди старых декораций. Особенно ему нравились декорации ковбойских фильмов серии В, которые никогда не демонтировались-целые деревни домишек с балконами и деревянными лестницами, пусты

Саган Франсуаза / Смутная улыбка

ладострастный, но какая женщина в такой позе выглядит иначе? Кроме того, брюки были просто смешны, они были слишком узкие. Ни за что на свете я не спущусь вниз в таком виде. Эти приступы отчаяния были мне хорошо знакомы; мой собственный вид до того меня раздражал, что теперь уже целый день у меня будет отвратительное настроение, если я все-таки решусь выйти к столу. Но вошла Франсуаза и все уладила. -- Моя маленькая Доминика, вы сегодня очаровательны. Такая юная, яркая. Вы просто живой упрек мне. Она присела на край постели и посмотрела на себя в зеркало. -- Почему упрек? Она ответила, не глядя на меня. -- Ем слишком много пирожных под предлогом, что люблю их. И к тому же эти морщины, вот здесь. У нее были довольно заметные м

Фридлянд Антон / Запах шахмат

олвия ознаменовалось тем, что Пикассо выхватил из-под полы пиджака свой автомат и выстрелил в того, чье лицо показалось ему самым тупым и удивленным. Выстрел Пикассо был командой к действию - за две минуты весь зал превратился в бойню: не стало ни одного чистого лица, ни одной рубашки или платья, не залитых кровью. В воздухе, пропитанном кровавым паром, повис шок, и этот шок должен был вот-вот смениться тем состоянием, когда люди готовы разорвать других людей на части, и все почувствовали это, но первым почувствовал Миро, и он перемахнул через стойку бара, а за ним - все остальные, словно чехарда, и нам вслед несся настигающий нас визг, а из плеча бегущего последним Пикассо вдруг брызнул фонтанчик не бычьей, а его собственной крови, и он о

Фриснер Эстер / Псалмы Ирода

озможно. Для этих безумных пилигримов место, подобное Поминальному холму, было просто вторыми небесами, не отягощенными ни благостью, ни страхом. Девушка, которую видела Бекка, стояла, прислонясь ко входу в Поминальный холм, и, подняв лицо к луне, улыбалась ей. Бекка сжалась в комочек на том пятачке, что был отведен для бдения, и, молитвенно сложив руки, но не произнося ни единого слова, таращилась на девушку. По виду девушке было не больше шестнадцати, а ее странно длинные ноги, как показалось Бекке, были щедро испещрены пятнами теней. Ее лицо, ее тело, шелковистый водопад ее волос, даже ее глаза, казалось, впитывали в себя лунный свет, и вся она становилась такой светлой, что виден был лишь светящийся абрис девичьей фиг

Фриш Макс / Homo Фабер

губной помады или наоборот, точно сказать не могу. Зато могу точно сказать, в чем она меня вечно упрекала: у меня совсем нет вкуса и я не хочу на ней жениться. При этом она, как я уже сказал, все же очень славная. Но мое намерение продать ее "студебекер" она считала чудовищным и очень для меня типичным - я совершенно не думаю о ее туалетах, которые сшиты специально для малинового "студебекера" и без него ей не нужны, да, все это очень для меня типично, потому что я эгоист, жестокий человек, дикарь во всем, что касается вкуса, изверг по отношению к женщине. Упреки эти я знаю наизусть и сыт ими по горло. Что я не намерен жениться, это я ей говорил достаточно часто, во всяком случае, давал понять, а в последний раз и прямо сказал - как раз в аэропорту, когда

Харпер Ли / Убить пересмешника

она побежала? Мисс Кэролайн показала трясущимся пальцем не на пол и не на свой стол, а на какого-то незнакомого мне верзилу. Коротышка нахмурился, но спросил мягко: - Это вы про него, мэм? Ясно, он живой. Он вас напугал, что ли? - Я прохожу, а у него по волосам ползет... прямо по волосам ползет...- еле выговорила мисс Кэролайн. Коротышка расплылся до ушей. - Ничего страшного, мэм. Эка невидаль - вошка! Садитесь спокойно за свой стол и поучите нас еще малость. Коротышка тоже, как многие мейкомбские жители, не знал, когда ему в следующий раз случится поесть, зато он был прирожденный джентльмен. Он взял мисс Кэролайн под локоть и отвел к учительскому столу. - Вы не беспокойтесь, мэм,-сказал он.-Вошек бояться нечего. Сейчас я вам пр

Хемингуэй Эрнест / Фиеста (И восходит солнце)

ен, стоя на задней площадке. От церкви Мадлен я прошел по бульвару Капуцинов до Оперы, а оттуда в свою редакцию. Я прошел мимо продавца прыгающих лягушек и продавца игрушечных боксеров. Я шагнул в сторону, чтобы не наступить на нитки, посредством которых его помощница приводила боксеров в движение. Она стояла отвернувшись, держа нитки в сложенных руках. Продавец уговаривал двух туристов купить игрушку. Еще три туриста остановились и смотрели. Я шел следом за человеком, который толкал перед собою каток, печатая влажными буквами слово CINZANO на тротуаре. По всей улице люди спешили на работу. Приятно было идти на работу. Я пересек авеню Оперы и свернул к своей редакции. Поднявшись к себе, я прочел французские утренние газеты, покурил, а

Хилтон Джеймс / Утерянный Горизонт

смотря на то, что в жизни он был куда менее храбр, чем того могло обещать его спокойствие. Все они, кажется, были в проклятом, щекотливом положении, и к настоящему моменту, вместо того чтобы чувствовать переполняющую смелость, его одолевало отвращение ко всем тем тревогам что ожидались впереди. Взять, к примеру, мисс Бринклоу. Он предвидел, что определенные обстоятельства могут заставить его действовать по тому принципу, что будучи женщиной, она значила много больше чем все остальные вместе взятые; и его покоробило от мысли что подобная ситуация, вымагающая диспропорционального поведения, может быть неизбежна. Не смотря на это, не успев показать признаков борости, он первым делом обратился к мисс Бринклоу. Тут же оценив что была она ни