Книги в электронном виде

Канчуков Юрий / Обращение Тихона или Русский Экзорсист

ого публике как дом родной. - А там - еще вино стоит, медведь на этикетке. Ну, а я ж под Архангельском в армии служил, так там медведей этих - сил никаких, хоть караул кричи! Да-а... Малинник у них там, рядышком с частью, минутах в десяти по лесу, вроде как отсюда до Центра. Ну, малинник и малинник, оно и ладно... Так ведь при малиннике том медведь жил. Ну! Малинник, конечно, забором обнесли, чтоб медведя, значит, отвадить... На "забор" Тихон сразу брови приподнял, взглядом на Штапика уточняя, но Штапик был начеку: - Да нет, не из досок, из веток же... А мишка - всё равно, нет-нет и заглянет. Да-а... Ну, мы, местные-то, про мишку, конечно, знали. А тут двухгодичников прислали, этих вот... - Штапик щеки втянул и живот ладонями провалил. - После института. Пацаны молод

Канчуков Юрий / Рассказы

от тут, на этом самом месте, мысль Карабасова вдруг встала, будто встретившись со стеной. Стена была красного, с редкими темными выщербинами, кирпича, ливнями мытая, молниями колотая, на крови стоящая, старая, от времени потрескавшаяся, но - Стена, а не "памятник архитектуры". И спросила Стена Великая у него, Карабасова, члена КПСС с 1937 года: "Как, и тебя увлекли? И ты поддался?" "Нет, - сказал Карабасов. - Нет, клянусь. Я верен Партии." "Но Партия решила неверно? Ты, коммунист Карабасов, не согласен с решением Партии? Ты подверг его сомнению и, значит, тоже стал перестройщиком?" "Нет, - повторил Карабасов. - Нет! - закричал он. - Я записал всё, что думал, и ты можешь проверить. Здесь нет ни слова против Партии! Я помню о партийной дисциплине и готов отвечать за то, что

Капкин Петр / В ноздре пирамидона

а головами. Где-то запевают. Подхватываю: "Наш паровоз, вперед лети..." "ИИИИИИИИИИИИИИ..." Он стоял, прислонившись спиной к двери. -- Ну, иди же, иди! -- звала томно и ласково. Он схватил топор и -- хрясь по руке -- кисть отсоединилась и упала куском мяса; забрызгались обои... вставил ключ, на два оборота повернул и, съехав по стене, потерял сознание... Прошел месяц -- култышка болела меньше. Идя из "Мелодии", неожиданно столкнулся с ней. -- Привет! -- не сразу заметила, что у него нет руки. -- Привет. -- Что не заходишь? Какой-то странный. Ты что, обиделся? Я не сержусь. Хотя... Приходи вечером... Пришел домой, покурил, включил и выключил телевизор. "Теперь не страшно. Могу и сходить. А чего?"

Каплер Алексей / Двое из двадцати миллионов

бельевую корзинку, в которой спал ребенок. Маша стонала, хватаясь за горло. -- Проснись, Машенька, проснись, Катю разбудишь. Маша проснулась и лежала испуганная, широко раскрыв глаза. -- Опять катакомбы?..-- сказал Сергей. Наконец Маша проснулась окончательно. -- Просто удивительно, -- сказала она, -- сколько всего было с тех пор, а снится все то же. Опять душат нас газами... -- Все потому, что ты думаешь об Аджимушкае... Забыть, забыть надо... -- Есть хочешь?-- спросила Маша. -- Нет. -- Неправда. Буханку оставь, а там хлеба кусочек в газете. И повидло. -- Только с тобой вместе. -- Ну, давай. И поправь шинель -- ребенок простудится. Сергей подтянул сползающую шинель, которой была укрыта девочка в корзине

Капоте Трумен / Другие голоса, другие комнаты

жками стала подбираться к сойке. Сон слетел с него, но в первую секунду сойка и охотница показались странным осколком сновидения. Мускулы у него на животе напряглись: женщина подкрадывалась к бюро, а птица простодушно суетилась, прыгала, дергая блестящей синей головой, и вдруг, когда женщина уже могла достать ее, захлопала крыльями, перелетела через кровать и опустилась на стул, где со вчерашней ночи валялась одежда Джоула. И нахлынули ночные впечатления: повозка, сестры, крошка негр в котелке. И женщина эта, жена отца, ее звали мисс Эйми. Вспомнил, как вошел в дом, как спотыкался, то ли в зале, то ли в просторном коридоре, при свете свеч, гонявших тени по стенам, как мисс Эйми, приложив палец к губам и крадучись по-воровски, вела его вверх

Капоте Трумен / Завтрак у Тиффани

, должна чувствовать себя виноватой. Не потому, что они дали бы мне роль, и не потому, что я бы справилась. Они бы не дали, да и я бы не справилась. Если я и чувствую вину, то только потому, что морочила ему голову, а себя я не обманывала ни минуты. Просто тянула время, чтобы пообтесаться немножко. Я ведь точно знала, что не стану звездой. Это слишком трудно, а если у тебя есть мозги, то еще и противно. Комплекса неполноценности мне не хватает; это только думают, что у звезды должно быть большое, жирное "Я", а на самом деле как раз этого ей и не положено. Не думай, что я не хочу разбогатеть или стать знаменитой. Это очень даже входит в мои планы, когда-нибудь, даст бог, я до этого дорвусь, но только пусть мое "Я" останется при мне. Я хочу быть собой, ко

Карвер Раймонд / Сборник рассказов

машину. Обошел вокруг, старательно оттер иней с окон. Выключил мотор, какое-то время посидел просто так. А потом вылез и вернулся в дом. В комнате горел свет. Девочка спала в кровати. Лялька спала рядом с ней. Мальчик снял ботинки. За ними все остальное. В носках и теплом белье он сел на диван и стал читать воскресную газету. Девочка с лялькой спали. Через некоторое время мальчик пошел на кухню и начал жарить грудинку. Вышла девочка в халате и обхватила мальчика руками. Эй, сказал мальчик. Прости, сказала девочка. Ерунда, сказал мальчик. Я не хотела так крыситься. Сам виноват, ответил он. Сядь, сказала девочка. Как насчет вафель с грудинкой? Здорово, сказал мальчик. Она сняла со сковородки грудинку и сделала тесто для ва

Катаев Валентин / Алмазный мой венец

сется сквозь ухабы, мелькают мимо будки, бабы, мальчишки, лавки, фонари, дворцы, сады, монастыри, бухарцы, сани, огороды, купцы, лачужки, мужики, бульвары, башни, казаки, аптеки, магазины моды, балконы, львы на воротах и стаи галок на крестах"... Почти такой увидел я Москву, когда после гражданской войны приехал с юга. Впрочем, Москва уже была не вполне онегинская. Хотя львы на воротах и стаи галок на крестах, а также аптеки, фонари, бульвары и прочее еще имелись в большом количестве. Но, конечно, трамваи были уже не онегинские. Москва пушкинская превращалась в Москву Командора. "Проезжие прохожих реже. Еще храпит Москва деляг, Тверскую жрет, Тверскую режет сорокасильный кадилляк". Это тоже призрак. Память разрушается, как старый город. Пустоты перестраиваемой Мо

Каткевич Вл. / Германская шабашка

. Седая фрау ежится и бодренько спрашивает: - Кальд? - Кальд, - говорю, хотя на дворе плюсовая температура. - Мыс-мыс-мыс, - подзывает она кошку. Только собрался нести к себе палки, Енц появился. - Моген, - говорит. Отпирает сарайчик и ставит у моих ног корзину уг- ля. С чего начиналась очередная заграница? "Списки увольняемых в первую смену, - объявляют по судовой трансля- ции, - вывешены...старшим групп получить паспорта...". После ночной вахты хочется спать, но раз записался, надо идти на жа- ру. Со мной три девочки, тоже не выспались, ресторан заканчивает работу поздно. Спросить, в каком порту находимся, не скажут, просто не запоминают. Район бедный, грязный, собаки стаями, бразильский Сальвадор. Дешевый ба- зарчик, покупателей

Кафка Франц / Америка

авды. Ты должен обещать мне, что послушаешься моего совета, ибо у меня есть серьезные причины опасаться, что я больше уже не смогу помогать тебе. - И тут Карл заплакал, целуя ладонь кочегара; он взял эту шершавую, бессильную сейчас руку и прижал ее к щеке, как сокровище, с которым приходится расставаться. Но тут рядом вырос дядя-сенатор и потащил его прочь - легонько, но настойчиво. - Этот кочегар словно околдовал тебя, - сказал он и проникновенно взглянул на капитана поверх головы Карла. - Ты чувствовал себя одиноким, когда встретил его, и теперь ты ему благодарен, что весьма похвально. Но, хотя бы ради меня, не заходи слишком далеко и осознай свое нынешнее положение. За дверью раздался шум, послышались крики, казалось даже, кого

Кафка Франц / Замок

ом, которое тут как будто всем было свойственно: разве не ребячливо вел себя сам хозяин -- держа обеими руками стакан пива, предназначенный одному из посетителей, он уставился на К. и не слышал оклика хозяйки, высунувшейся из кухонного окошечка. Уже спокойнее обратился К. к Варнаве. Он охотно удалил бы своих помощников, но не мог найти предлог. Впрочем, они молча уткнули глаза в свое пиво. "Насчет письма, -- сказал К. -- Я его прочел. Ты знаешь содержание?" "Нет", -- сказал Варнава, и его взгляд говорил больше, чем его ответ. Может быть, К. ошибочно видел в нем слишком много хорошего, как в крестьянах -- плохое, но ему было приятно его присутствие. "Там и о тебе идет речь -- тебе придется время от времени передавать сведения от меня начальству и о

Кафка Франц / Превращение

первого раза) Грегор с достаточными подробностями узнал, что, несмотря на все беды, от старых времен сохра-нилось еще маленькое состояние и что оно, так как про-центов не трогали, за эти годы даже немного выросло. Кроме того, оказалось, что деньги, которые ежемесячно приносил домой Грегор-- он оставлял себе всего несколь-ко гульденов,-- уходили не целиком и образовали не-большой капитал. Стоя за дверью, Грегор усиленно кивал головой, обрадованный такой неожиданной предусмотри-тельностью и бережливостью. Вообще-то он мог бы этими лишними деньгами погасить часть отцовского долга и приблизить тот день, когда он, Грегор, волей был бы отказаться от своей службы, но теперь оказалось несомненно лучше, что отец распорядился деньгами именно т