Книги в электронном виде

Сартр Жан Поль / Стена

Сартр Жан Поль / Тошнота

кое-то дряблое. Его бы вспороть и укрепить изнутри. Мадлена крутит ручку патефона. Только бы она не ошиблась и не поставила, как случилось однажды, арию из "Cavalleria Rusticana"(_9). Нет, все правильно, я узнаю мотив первых тактов. Это старый РЭГТАИМ, с припевом для голоса. В 1917 году на улицах Ла-Рошели я слышал, как его насвистывали американские солдаты. Мелодия, должно быть, еще довоенная. Но запись сделана позже. И все же это самая старая пластинка в здешней коллекции -- пластинка фирмы Пате для сапфировой иглы. Сейчас зазвучит припев -- он-то и нравится мне больше всего, нравится, как он круто выдается вперед, точно скала в море. Пока что играет джаз; мелодии нет, просто ноты, мириады крохотных толчков. Они не знают о

Севела Эфраим / Зуб мудрости

прежние дни рождения я лопотала стишки, но даже и не делала попытки запеть. Мама даже сокрушалась, что у меня нет музыкальных способностей и я не смогу учиться игре на пианино. Как подобает хорошей девочке из интеллигентной семьи. Дедушки с бабушками тоже переживали. Кроме прадедушки Лапидуса. Он высказался в том смысле, что не всем же играть на фортепиано, кому-то надо и хлеб выращивать. На него посмотрели, как на ожившую за окном прошлогоднюю муху: старикан, мол, совсем спятил, несет ахинею. Конечно, выращивать хлеб тоже надо. Но почему обязательно наша единственная ненаглядная внучка Олечка должна этим заниматься? Когда я, стоя посреди комнаты с большим бантом в волосах, сказала, что хочу спеть песенку, наступило ликование.

Севела Эфраим / Продай твою мать

а я ничего не говорил, ко мне поворачивались спинами. Должно быть, слух о том, что я эмигрант, прошел по русским группам. На меня лишь издали поглядывали с любопытством и даже показывали пальцами в мою сторону, но стоило мне приблизиться, становились отчужденными и даже враждебными. Никто меня не признавал своим. Для всех этих тысяч тел тюленьего лежбища я был инородным телом. Меня охватила жуткая тоска. Я лежал на песке один, и ласковое черноморское солнце казалось мне тоже недружелюбным, готовым сжечь, испепелить меня. Устав лежать, я бродил по колено в воде вдоль берега и безнадежно шарил глазами по телам, распростертым на горячем золотом песке, уже не надеясь встретить хоть один дружелюбный взгляд. И вдруг лицо мое про

Севриновский Владимир / Рассказы

авыки шифровальщика для арабификации компьютера БК-0010. Для синагоги на Солянке перестроечное время было достаточно разнообразным и содержательным, так что к погромщикам, грабителям и чрезмерно ретивым стражам правопорядка ее обитатели давно привыкли, тем более что особой разницы между ними не было. Но однажды после наезда особенно злобных рэкетиров Бенедикт поинтересовался у ребе, кто же они? Удостоверения подлинные - значит, не грабители. Грабят с умом и помногу - значит, не славная советская милиция. Ребе, выслушав вопрос, грустно вздохнул, погладил бороду и сказал: - Это - не рэкет, это гораздо хуже - контрольно-ревизионное управление нагрянуло. И, проворчав что-то о произволе коварных гоев, прикарманивающих с таким трудом у них же добытые денежки, ребе углубился в чте

Сейфулина Л. / Виринея

е? Мне чудно и ровно совестно. Мы народ к тому привычный, что старух только величают. - Мне очень хотелось еще увидеть вас, Виринея. Знаете, так бывает: увидишь в первый раз человека, а кажется, что давно знал его - влечет к нему. Тогда вы сердито со мной разговаривали. И мало... Тянул медлительные слова. Думал. "Не так... не так надо с ней говорить". В этот час, кротостью вечерней напоенный, и у него не стало жадной хватки бурного желанья. Только и надо вот так стоять поодаль от нее, смотреть усмиренными глазами и ощущать: удивительная, дорогая... Виринея встретилась с ним глазами и чуть порозовела. Сказала негромко: - Нехорошо, что вы тут стоите. И то про меня много болтают. Он встревожился: - Но почему же? Разве нельзя поговорить? Ну,

Семенов Игорь / Рассказы

- Да не твое, - хихикнула тетка, - родственницы твоей как фамилия? Тут я понял, что везение мое от меня отвернулось. За две встречи я даже не удосужился узнать у Анжелы ее фамилии. "Шерлок Холмс, хренов" - ругнулся я в свой адрес. - Анжелой звать, - медово улыбнулся я вахтерше, все еще читающей мои мысли. - Хмы, - сдерживая смех, уже совсем смягчилась тетка, - Анжела - это имя. А вот у кажной Анжелы еще и фамилия должна быть. Иванова там или Петрова. Твоя Анжела какая? - Не знаю, - честно признался я. - Какой же ты родственник, ежели фамилии не знаешь? - А я дальний родственник, - попробовал я подлизаться к тетке. - А если дальний, так все-равно знать должен, - серьезно произнесла физиономия и, послюнив палец, зашуршала листками какой-то

Сидоренко Андрей / Заяабари (походный роман)

ся на бестолковости своей жизни и убедил себя довести материализацию идеи до конца, не щадя живота своего. Преисполнившись энтузиазмом, начал пилить, точить и фрезеровать железяки с утра до вечера без перекуров и перерыва на обед. На территории яхт-клуба красовалась здоровенная яхта, на которую я смотрел как на недоступное счастье и никак не мог уяснить поведение ее хозяина, живущего в далекой Москве. Как можно спокойно жить, владея кораблем с неограниченным районом плавания, и не отправиться в кругосветное путешествие? Я бы даже и не задумался - бросил все и укатил в дальние страны. Каждый день перед тем, как встать к станку, я должен был пройти мимо яхты, и каждый раз сердце мое екало. День шел за днем, и дело поти

Сидорова Юлия / Константинуум

Синьяк Пьер / Бисер перед свиньями

сразу поскучнев, поскольку Ромуальд, уязвленный в своей гордости, доведенный до крайности тем, что им помыкает этот грубиян, бросил ему: -- Перед вами, мэтр, Мюзарден де Фальгонкуль! -- Понимаю, мой друг, все понимаю, но... что ж вы хотите... Достав из ящика столь толстый гроссбух, он полистал его: -- В 1949 некие жители Тула, будучи здесь проездом по Бог весть какой недобнооти, спрашивали меня относительно ваших земель и особенно -- ладно, назовем его так для простоты -- замка. Мы обо всем договорились, но, осмотрев Фальгонкуль, они словно испарились, предварительно пообещав -- классическая фраза, которая все сводит на нет,-- что они мне напишут. Так или иначе, но я не знал, где вас разыскать... Далее, в 1956 оди

Сирз Уильям / Бог любит смех

меня к разгадке моего видения. На следующее же утро я спросил отца, где может быть Дух Истины. Отец опустил утреннюю газету. "Ну, - сказал он. - Одно время я думал, что Теодор Рузвельт может быть, обладает им, или даже Тафт, но теперь я убежден, что все политики виляют, как берега Миссиссипи. Если кто-то из них и близок к истине, так это только Вудро Вильсон". "Я имею в виду Дух Истины в Библии", - объяснил я. "Ты звала меня, Этель?" - закричал отец, оставляя на своей тарелке два весьма неплохих яйца, которые я и съел. Я читал под своим тентом в необыкновенном покое и безопасности целую неделю. Я старался найти в Библии побольше о сияющем белом образе. А по- том пришла ночь большого взрыва. Это был понедельник. Я это запомнил, потому что моя учительни

Ситников В.А. / О боге, смерти и любви

чала внутри, там живет, и там погибает. Великие мыслители ловят момент и становятся передатчиками этого бо- жественного дара. Глупые отпускают его и ожидают пришествия нового, их я не называю творцами. Они эгоисты. Всегда, когда говорим об этом рождении как о знаке свыше, считаем, что мы единственные, кто способен увидеть и принести в мир новое. Поэто- му берем на себя ответственность, принимаем вину на себя. Но все новое суть забытье старое, и следовательно, что-то божествен- ное проникает в мир вместе с нашими трудами. Каждый раз по-новому наши герои рождаются и умирают (как и люди), но все они суть новое рождение из-под пера с оттенком божественной сущности Творца. 5.08.98 ст. "Октябрьская" 13:34 Делиться чем-то с бумагой... Иногда это похоже