Книги в электронном виде

Джеймс Генри / Вашингтонская площадь

рин. - Во всяком случае, со всеми стоящими людьми. Со всеми молоденькими женщинами... вроде миссис Пенимен, - и Артур Таунзенд хихикнул. - Тетушке он очень нравится. - Он почти всем нравится. Он такой умный. - Он похож на иностранца, - заметила Кэтрин. - С иностранцами мне знаться не приходилось! - заявил юный Таунзенд таким тоном, словно по своей воле оставался в этой области невеждой. - Мне тоже, - призналась Кэтрин; в ее тоне, однако, звучала скромность. - Но, говорят, иностранцы обычно очень умные, - неопределенно добавила она. - Ну, по мне, так и нью-йоркцам ума не занимать. Иные даже так умны, что считают меня недостаточно умным; но это вздор! - По-моему, чем человек умнее, тем лучше, - с прежней скромностью сказала Кэтрин.

Джеймс Генри / Европейцы

ого хочется. - Все-таки вы в некотором роде иностранец, - сказала Гертруда. - В некотором роде да, пожалуй. Но хотел бы я знать, в каком? Боюсь, мы так и не удосужились решить этот вопрос. Видите ли, есть такие люди на свете, которые на вопрос о родине, вероисповедании, занятиях затрудняются ответом. Гертруда смотрела на него не отрываясь. Она не предложила ему сесть. Она никогда о таких людях не слышала; ей не терпелось услышать о них. - Где же вы живете? - спросила она. - И на этот вопрос они затрудняются с ответом, - сказал Феликс. - Боюсь, вы сочтете нас попросту бродягами. Где только я не жил - везде и всюду. Мне кажется, нет такого города в Европе, где бы я не жил. Гертруда украдкой глубоко и блаженно вздохнула. Тогда молодой человек

Джеймс Генри / Осада Лондона

мешало понять, что обвести его вокруг пальца не так-то легко. - Конечно, если вы захотите чего-нибудь, вы этого добьетесь, - сказал он в ответ на ее последнее замечание. - Вы всегда добивались того, чего хотели. - Но я еще никогда не хотела того, чего я хочу сейчас... Ваша сестра постоянно живет в Лондоне? - Сударыня, ну что вам моя сестра? - спросил Литлмор. - Такие женщины, как она, не в вашем вкусе. Наступило короткое молчание. - Вы не уважаете меня! - вдруг воскликнула миссис Хедуэй громким, почти веселым голосом. Если Литлмор хотел, как я сказал, сохранить былую простоту их отношений, она, по всей очевидности, была готова пойти ему навстречу. - Ах, дорогая миссис Бек!.. - вскричал он протестующе, хотя и не очень уверенно, случайно

Джеймс Генри / Рассказы и повести

, по-моему, из аристократического рода. С ними я общаюсь очень много - говорить с англичанами я могу себе позволить чаще, чем с американцами, хотя бы из-за языка. У меня такое ощущение, что, когда я с ними разговариваю, я как будто учу совершенно новый язык. Забавно - когда я уезжала из дому, я и подумать бы не могла, что еду в Европу изучать _английский_. Если я и вправду успею его выучить, вы, наверное, перестанете меня понимать - вам такая манера говорить вряд ли понравится. Да и все в Бангоре наверняка станут меня осуждать. Между прочим, в Бангоре, как нигде больше, принято осуждать всех и вся - в Европе ничего подобного нет. Я пришла к выводу, что наши земляки - так и можете им передать - вообще _чересчур привередливы_. Но я начала

Джеймс Генри / Урок мастера

мянутой дамы, ни к ее нравственности: это попросту означало, что желаний у миссис Сент-Джордж было больше, чем сил. 3 Курительная комната в Саммерсофте ничуть не уступала всем прочим: такая же высокая, и светлая, и удобная, она была украшена столь тонкой старинной деревянной резьбой и фигурной лепкой, что ее можно было принять скорее за будуар, где дамы вышивают блеклою цветною шерстью, чем за место, где привыкли собираться мужчины и где стелется дым от крепких сигар. Мужчин в этот воскресный вечер там было немало, и все почти скопились в одном конце комнаты, перед красивым холодным камином белого мрамора, доску которого венчал изящный медальон итальянской работы. Другой такой же камин находился у противоположной стены; вечер был теплый, и ни в

Джонс Джеймс / Отныне и вовек

т не поделаешь. Пруит был в жесткой стойке, когда поймал Дикси врасплох двумя обычными прямыми, Дикси почему-то не успел среагировать. Может быть, его отвлек какой-то звук. По тому, как он упал - мертвым грузом, как падает чугунная болванка, как падает мешок с мукой, сотрясая амбар и лопаясь по швам, - Пруит сразу же все понял. Дикси лежал лицом вниз и не переворачивался на спину. А боксеры, как и дзюдоисты, не падают лицом вниз. Пруит отдернул руку и уставился на нее, точно ребенок, дотронувшийся до раскаленной печки. Потом побежал на первый этаж за врачом. Дикси Уэлс пролежал неделю в коме, но все же выкарабкался. Хуже было другое - он ослеп. Врач в гарнизонном госпитале что-то говорил про сотрясение мозга и трещину, про то ли ущемление,

Джонс Дженни / Голубое поместье

елать руками. - В голосе ее слышалось безразличие. Саймон нахмурился. - Тогда на это уйдет целая вечность. Это пустая трата времени. - Я отнесу сегодня пилу в починку. Он сумеет воспользоваться ею завтра. Сегодня он намеревается обойти кругом, чтобы выяснить, что ему может потребоваться. - Вот что, Рут, я весьма сомневаюсь в том, что твой Бирн представляет собой тот ответ, который ты ищешь. Тебе очень повезет, если ты сумеешь уговорить его остаться. Уж это человек с прошлым, если мне доводилось видеть такого. Он упрям и независим. - Ты так думаешь? А по-моему, он весьма покладист. - Это потому, что он стремится произвести впечатление. Он понимает, что его проверяют. Подожди только и увидишь. Она надела жакет, поискала ключи в сумочке. Пото

Нодар Джин / История моего самоубийства

все закрыли, и мы перевезли Торы сюда. -- А что было до? -- А до было... Ой, не стоит! До войны нас было много: немцы убили в Вильне сто тысяч наших, не меньше. -- Послушай, -- вмешался Маткин, -- если ночевать тебе негде, иди к Смирницким. Только дай им пятерку. -- Конечно! -- сказал я, полез в карман куртки, вытащил пачку десятирублевок и отстегнул один лист. Фима оглянулся на жену и, убедившись, что она занята цыплятами, воровато скомкал бумажку в руке. 10. А глупость необходима Улица, ведущая к квартире Смирницких, была выложена булыжником, светящимся, как рыбья чешуя. Отовсюду, из глаз кошек, из люков, из окон, - вылезала ночь. Оглядываясь по сторонам, я старался запомнить подслеповатые домишки, которые устали сущест

Диккенс Чарльз / Американские заметки

поплавал немного в тумане, чтобы усыпить их подозрения и измыслить, как бы вернее погубить их. Наш капитан с самого начала заподозрил, что мы находимся в так называемом Восточном проходе; так оно и оказалось. Это было, пожалуй, самое неподходящее для нас место на свете - нам нечего было здесь делать и незачем было сюда заезжать; очутились же мы здесь из-за тумана и какой-то ошибки, допущенной лоцманом. Кругом были бессчетные мели, скалы, рифы, но мы, как видно, благополучно приплыли в единственное безопасное место, какое только можно было отыскать поблизости. Успокоенные этим сообщением, а также заверениями, что время отлива уже миновало, мы в три часа утра разошлись по каютам. На следующий день в половине десятого, одеваясь, я у

Диккенс Чарльз / Барнеби Радж

этот был плотный, дюжий и краснолицый мужчина с двойным подбородком и хрипловатым голосом, свидетельствовавшим о хорошей жизни, хорошем сне, веселом нраве и крепком здоровье. Он был уже далеко не молод, но время не ко всем бывает жестоко. Хоть оно и не дает отсрочки никому из детей своих, но рука его легко и бережно касается тех, кто пользовался им умело. Неумолимо превращая и их в стариков и старушек, оно оставляет им молодое, полное сил сердце и ясный ум. У таких людей седина - лишь как бы след благословляющей руки старого Отца-Времени, и каждая морщина - только пометка в мирной летописи хорошо прожитой жизни. Человек, с которым неожиданно столкнулся наш путешественник, был именно такой старик, прямодушный, сердечный, энергичный и бодрый, в ми

Диккенс Чарльз / Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим

о же тревожное чувство ревности; если же были у меня для этого какие-нибудь основания, кроме инстинктивной детской неприязни и общих соображений, что мы с Пегготи можем позаботиться о моей матери без посторонней помощи, то, разумеется, не те основания, какие я мог бы найти, будь я постарше. Но ни о чем подобном я тогда не задумывался. Я мог кое-что подмечать, но сплести из этих обрывков сеть и уловить в нее кого-нибудь было мне еще не по силам. Однажды осенним утром я гулял с матерью в саду перед домом, когда появился верхом мистер Мэрдстон, - теперь я знал, как его зовут. Он остановил лошадь, чтобы приветствовать мою мать, сказал, что едет в Лоустофт повидаться с друзьями, прибывшими туда на яхте, и весело предложил посадить меня перед собой

Диккенс Чарльз / Жизнь и приключения Мартина Чезлвита

за порогом. - Мистер Уэстлок, сэр, узнав, что вы уже вернулись домой... - Мистер Пинч, мистер Пинч! - произнес Пексниф, поворачиваясь кругом вместе со стулом- и глядя на Пинча с выражением глубочайшей скорби: - Я не ожидал этого с вашей стороны. Я не заслужил этого с вашей стороны! - Но, право же, сэр... - настаивал Пинч. - Чем меньше будет вами сказано, мистер Пинч, - остановил его Пексниф, - тем будет лучше. Я не жалуюсь ни на что. Не оправдывайтесь, пожалуйста. _ Нет, позвольте, сэр, - воскликнул Пинч с большим жаром, - прошу пас! Мистер Уэстлок, СЭР, уезжая из этих мест навсегда, желает расстаться с вами по-дружески. У вас с мистером Уэстлоком, сэр, вышло на днях маленькое недоразумение; у вас и прежде бывали маленькие недоразумения...