Книги в электронном виде

Белый Андрей / На рубеже двух столетий (Воспоминания в 3-х кн., Книга 1.

., 1986, с. 372]. Соединение "прежнего" и "нового" - при том, что объект художественного исследования в мемуарах не мог не оставаться сугубо "прежним", - предполагало прежде всего изменение стилистики мемуарного изложения и введение новых оценочных и полемических характеристик. Официальная же "новизна" в оценке эпохи, взятой объектом мемуарной реставрации, для Белого оказывалась неприемлемой: это была по сути та же директивная догматическая схема, которую Троцкий использовал в разоблачительной статье о нем и которая в эпоху "великого перелома" не только не была отброшена, но окостенела, как истина в последней инстанции, и обжалованию не подлежала. Принципиальным идеологическим требованием, следование которому гарантировало книге "

Белый Андрей / Начало века (Воспоминания в 3-х кн., Книга 2.)

день в золото листьев Английского парка, а вечером вместе посиживали в кабачке "Симплициссимус", изучая чудачества Шолома Аша, бас пролетарского поэта, Людвига Шарфа, и постный нос, торчавший из-за копны волос, Мюзама, анархиста, будущего деятеля эпохи советов в Баварии. Гимназическая пара, Владимиров и Бугаев, в университете, став тройкой, - Владимиров - Петровский - Бугаев, - к 1901 году стала и центром стягивающегося кружка. И А. П. Печковский возникает четвертым между нами. Печковский, студент-органик, высокий, стройный, бледный, с небольшой русой бородкой и большими голубыми глазами, - тихий, добрый, мечтательный и застенчивый (из-за глуховатости), как-то самопроизвольно возник рядом; где обсуждались проблемы ли

Белый Андрей / Между двух революций (Воспоминания в 3-х кн., Книга 3.)

олотные окна!" Блок теперь поминал Сережу - с сочувственной мягкостью; стало светать; тут увидели шейный крестик, забытый на столике: зачем его снял он с себя? Л. Д. на меня покосилась с тревожным вопросом в глазах; ей ответил на мысль: "Никогда!" - "Ты уверен ли?" - переспрашивал Блок. Мы глаз не смыкали в ту ночь; и сидели на лавочке в розовом косяке восходящего солнца, передавая глазами друг другу: "Пожалуй что... окна"; в шесть часов верховые опять ускакали в лес: обследовать топи; Блок, севши на рыжую лошадь, за ними умчался галопом; говорили: надо бы заявить о случившемся в волости; надо бы обследовать ярмарку в Тараканове. Я без шапки пустился бежать по дороге в синейшее утро: ни облачка; вспоминалась кончина родителей друга;

Алексеев Сергей / Материк; Золотой капитан.

пким, искусным матом, и бабка враз замолкала, сердито хмурясь. Мне так хотелось, чтобы дедушка сказал свое "цыть", но он после ужина пошел в горницу и лег спать. - Ребенок просит... - слышал я далекий голос матери, - пускай бы играл... - Завтра он голову попросит, - сердилась бабка, - тоже снимешь и отдашь?.. Над Аркашкой смеемся, а сами... С раннего детства нас приучили бабу Олю звать мамой, а мать - матерью. Слово "мама", ласковое и нежное, доставалось бабке как почетное имя, и она всегда гордилась этим. - Меня вон внучата мамой кличут! - говорила она, - оттого что с пеленок на моих руках! А короткое и строгое - мать, - по размыслию бабки, звание ниже рангом, - доставалось матери. И пожалуй, с тех пор слово "мама" кажется мне легковесным и

Готье Неимущий (Gautier Sans Avo / ПРАВИЛА OCR-2005 ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОЕ МЕТОДИЧЕСКОЕ РУКОВОДСТВО (doc)

Форвард Ив / Злодеи поневоле

- Да! Равновесие... - Женщина придвинула к столу еще один чурбан и села ближе. Рысь снова свернулась в углу, и Арси с Сэмом облегченно вздохнули. - Я сразу увидела, что вы люди мрака, но не надеялась, что вы сможете понять то, что я должна вам сказать. Продолжайте есть, а я буду вам объяснять. Ухмыльнувшись, Арси сдернул с ближайшей полки буханку хлеба и принялся резать ее ножом, в котором Сэм моментально узнал свой. Впрочем, сейчас он чувствовал себя слишком усталым, чтобы беспокоиться по этому поводу. Женщина тем временем снова заговорила: - Имя мое, если вы желаете его знать, Кайлана. Я из тех, кого в прежние времена называли друидами, ну а теперь... Проще всего сказать, что я понимаю и могу использовать силы природы. - Ну конечно! - воскликнул Арси. - Как ж

Смирнов Леонид Леонидович / Тайные нити земного могущества

ыми кольцами сердце. А голодные пауки вопьются в мозг, скрежеща бесчисленными щупальцами (у наших пауков - щупальца, а не ноги!). Ты умеешь это искусно, волшебно, эту науку было нелегко освоить... Но хочешь-то ты - не этого! Ты хочешь, ты жаждешь, ты мечтаешь о том, чтобы те, кто пересекся с тобой или пересечется, не вынуждали тебя применять свою чудодейственную силу, не вынуждали тебя быть их же победителем, не открывали лазейку для послушных тебе чудовищ через страшное окошко вины. Там, где присуждается Знак Вины, там не подтасуешь факты и свою вину на другого не свалишь. Змея, крыса, пауки - это образы из примитивной ворожбы, доступной многим и объяснимой на словесном языке. С тобой речь пойдет о том, что называется High Tech (выс

Шефнер Вадим / Ныне, вечно и никогда; Людская единица.

енчик, сшитый из отцовской гимнастерки, он с отвращением совал под мышку термометр и молча ждал, когда можно будет его вынуть. - Тридцать шесть и семь, в норме. Можешь идти гулять. Только к ужину не опаздывай. Волька шел бродить по казарменным дворам. Там теперь было малолюдно и скучно. Но уже начали появляться какие-то новые военные. Некоторые из них ходили в потемневших замасленных гимнастерках, некоторые - в коротких кожанках и крагах. В них не чувствовалось пехотной выправки, и трудно было разобрать, кто боец, кто командир. Они поселились в третьем боковом корпусе, и у входа в этот корпус стоял особый часовой. А в огромный манеж, что в конце казарменного плаца, втаскивали какие-то станки, и земляной пол в нем заливали цементом. Когда-то в старину в этих казар

Кук Глен / [Ловцы звезд 1.] Теневая линия

ивешь до наших лет, тоже научишься такое чуять. Кассий что-то подкрутил в игрушке, потом повернулся к Маусу и выбросил вперед руку. Удар мог быть смертельным. Маус скользнул в сторону и пригнулся, готовый дать отпор. Улыбка на тонких бледных губах полковника казалась совершенно не к месту. - Молодец! - Я ведь тренируюсь, - улыбнулся в ответ Маус. - И собираюсь податься в разведку. Что вы на это скажете? - Пожалуй, сгодишься. Ты ведь сын своего отца. Жаль, что мы разминулись с тобой в последний раз, когда я был на Луне Командной. Мне хотелось представить тебя кое-кому. - Я тогда был в Крабовидной туманности. Была гонка солнечных яхт, и мы с напарником обошли всех, даже команду звездоловов. А уж они-то знают звездные ветры, как рыб

Алексеев Сергей / Возвращение каина (сердцевина)

вай. Напрямую его делать нельзя, он же с дымоходами, с обогревателями. А напрямую камином только гостиную проветривали, когда народ собирался. Если затопишь - и дрова в трубу полетят. Не летели еще? Вот чудак-человек, и камина топить не умеет... Послушай совета, Аристарх, я тебе дурного не скажу: возвращай комнаты, в суд подай. Безручкин человек хитрый, а ты на его удочку попался. Дочери твои приедут летом - что скажут? И жить станете коммуной, в одной комнате?.. Слушая ее, Аристарх Павлович понял, что бабушка Полина ничего о кладе не знает. Иначе бы как-то заинтересовалась, выдала себя. А если бы узнала, небось бы обрадовалась, что Аристарх-то Павлович хитрее Безручкина оказался, поскольку сокровища в коробке стоили наверняка больше, чем весь дом. В предчувствии того

Могилевский Максим / Полосатый рейс

е ящики. В левой руке дрессировщик держит палку четырех-пяти сантиметров в диаметре и полутора метров длиной. Палку он прижимает локтем. Это так называемая жесткая дистанция между человеком и зверем. В правой руке - защитная тумбочка. Снаружи у решетки стоят наготове помощники с палками и железными вилами, а также пожарный с брандспойтом - на самый крайний случай. Первая встреча может пройти мирно - если человек и хищник уже немного подружились. Но такое бывает редко. Обычно, впервые увидев перед собой человека, не отделенного решеткой, разъяренный зверь немедленно бросается в атаку. Опытный дрессировщик, который сразу чувствует намерение зверя, подпускает его на расстояние одного прыжка, а потом бросает в него тумбочку. Испуганный зверь вымещает свою злобу на ф

Снегов Сергей / Норильские рассказы

ществе, оба уравнены одной виной, противоестественно соединившей реальность и выдумку, действие и клевету. Я не мог этого понять, не мог этого принять, моя душа разрывалась от скорби. Снова загремели засовы и в камере появился корпусной со стрелками. Двое стрелков вели под руки Прокофьева - бледного, в разорванной одежде. Мы стояли в молчании около своих коек. Стрелки посадили Прокофьева на матрац, он обессилено завалился головой на подушку. Корпусной отдал короткое приказание, и охрана ушла вместе с ним. Засовы зарычали и завизжали. Мы в оцепенении продолжали стоять у коек. Я перевел глаза с тяжело дышащего Прокофьева на Панкратова. И тут я увидел, как снова переменился Панкратов. Перед нами стоял не мужиковствующий, играющий- в дурачка крепыш, не разозленный я