Книги в электронном виде

Камю Альберт / Размышления о гильотине

ещью, пакетом или, лучше сказать, стреноженной скотиной. Но скотина может хотя бы отказаться от кормежки. А смертник такой возможности лишен. Его ублажают так называемым "спецрационом" (в тюрьме Френ стол ¬ 4 включает в себя молоко, сахар, сладости, вино, сливочное масло); тюремщики следят за тем, чтобы он питался как следует. Скотина, идущая на бойню, должна быть в хорошей /форме/. Эта вещь или скотина имеет одно-единственное право -- право на мелкие поблажки, на удовлетворение прихотей. "Какие они все привередливые!" -- без тени иронии восклицает начальник тюрьмы Френ, имея в виду смертников. Спору нет, но как иначе сочетать это подобие свободы с достойным выбором, без которого человек не может обойтись? Привередливый или непритязательный, н

Камю Альберт / Чума

з. Но тут в сопровожде- нии секретаря явился полицейский комиссар и пожелал сначала выслушать показания Грана. Доктор отметил про себя, что Гран, говоря о Коттаре, называет его "человеком отчаявшимся". Он употребил даже слова "роковое решение". Речь шла о мотивах самоубийства, и Гран проявлял крайнюю щепе- тильность в выборе терминов. Наконец сообща выработали формулировку: "Огорчения интимного характера". Комиссар осведомился, было ли в поведе- нии Коттара что-либо позволявшее предвидеть то, что он называл "его ре- шение". - Вчера он постучался ко мне, - сказал Гран, - и попросил спичек. Я дал ему коробок. Он извинился, что побеспокоил меня, но раз уж мы сосе- ди... Потом стал уверять, что сейчас же вернет спички. Я сказал, пускай оставит коробок себе.

Канович Григорий / Парк забытых евреев

год; холодные, пропахшие хлоркой казармы, в которые их, местечковых Ициков и Зеликов, Хаимов и Довидов,- молодых литовских евреев, согнали и наспех обучили военному делу и бросили прямо в пекло - под Орел. Может, ему снится Нинка или, как ее прозвали полковые остряки, Нинка-осетринка. Ицхак до сих пор никак не может взять в толк, чем Натан приворожил русскую красавицу. Он говорил на языке возлюбленной так, что все помирали со смеху. В праздничные дни Нинка прибегала к проходной, приносила ему, ненасытному, пирожки с капустой и невесть где добытую осетрину. Когда дивизия отправлялась на фронт, она подарила ему, своему суженому, шелковый кисет с вышитыми вензелями "Н. З." и надписью "Милому Николаю". Никто на фронте не получал столько писем, сколько счастливчик Николай-Натан Гути

Канович Григорий / Продавец снов

а о разном не думает... - Значит, я не настоящий мужчина. - Ну, ну!.. А я - грешник... Был женат дважды... Но больше ни-ни... А ты?.. - Я только раз. И тоже ни-ни... До этого Натан избегал разговоров о своей семье; не спрашивал и о моей. Его нисколько не интересовало, кто моя жена, сколько у меня детей, жив ли мой отец, сшивший Идельсону в подарок выходной костюм из йоркширской шерсти, в котором Натан транзитом и отправился через Польшу из майской ливневой Литвы во Францию. - Нейтан,- послышалось сзади. Николь продрала залепленные клейким сном глаза, оглянулась и капризно о чем-то спросила Идельсона по-французски. Он что-то на том же французском с загадочной, чувственной улыбкой ответил; я, невежда, естественно, ни бельмеса не понял, кроме вычитанного то ли у Мопассана, то ли

Каноненко Максим / Танго

голос, Егор Расторгуев, а на внутренней стороне левого катка пучок соломы и... старый велосипед... со сломанными тормозами... к черту... 7. Анька в ту ночь спала с Петей. Я проснулся почему-то первым, увидел ее голову у него на плече, покусал губы и вышел из дома. Ледяная рань, семь утра, или даже шесть, не помню, но было очень холодно и на озере туман. Конечно, кто я такой? Разве можно ее за что-то винить? Ну хочется ей с ним спать, а не с тобой, ты же ее все равно не любишь, тебе же она так, как это... Или даже просто самолюбие твое дурацкое, раз уж одна женщина на свете осталась, так чтоб непременно твоя, ничья больше. Успокойся, подумай о чем-нибудь легком, воздушном, как туман этот над сте

Канчуков Юрий / Обращение Тихона или Русский Экзорсист

ого публике как дом родной. - А там - еще вино стоит, медведь на этикетке. Ну, а я ж под Архангельском в армии служил, так там медведей этих - сил никаких, хоть караул кричи! Да-а... Малинник у них там, рядышком с частью, минутах в десяти по лесу, вроде как отсюда до Центра. Ну, малинник и малинник, оно и ладно... Так ведь при малиннике том медведь жил. Ну! Малинник, конечно, забором обнесли, чтоб медведя, значит, отвадить... На "забор" Тихон сразу брови приподнял, взглядом на Штапика уточняя, но Штапик был начеку: - Да нет, не из досок, из веток же... А мишка - всё равно, нет-нет и заглянет. Да-а... Ну, мы, местные-то, про мишку, конечно, знали. А тут двухгодичников прислали, этих вот... - Штапик щеки втянул и живот ладонями провалил. - После института. Пацаны молод

Канчуков Юрий / Рассказы

от тут, на этом самом месте, мысль Карабасова вдруг встала, будто встретившись со стеной. Стена была красного, с редкими темными выщербинами, кирпича, ливнями мытая, молниями колотая, на крови стоящая, старая, от времени потрескавшаяся, но - Стена, а не "памятник архитектуры". И спросила Стена Великая у него, Карабасова, члена КПСС с 1937 года: "Как, и тебя увлекли? И ты поддался?" "Нет, - сказал Карабасов. - Нет, клянусь. Я верен Партии." "Но Партия решила неверно? Ты, коммунист Карабасов, не согласен с решением Партии? Ты подверг его сомнению и, значит, тоже стал перестройщиком?" "Нет, - повторил Карабасов. - Нет! - закричал он. - Я записал всё, что думал, и ты можешь проверить. Здесь нет ни слова против Партии! Я помню о партийной дисциплине и готов отвечать за то, что

Капкин Петр / В ноздре пирамидона

а головами. Где-то запевают. Подхватываю: "Наш паровоз, вперед лети..." "ИИИИИИИИИИИИИИ..." Он стоял, прислонившись спиной к двери. -- Ну, иди же, иди! -- звала томно и ласково. Он схватил топор и -- хрясь по руке -- кисть отсоединилась и упала куском мяса; забрызгались обои... вставил ключ, на два оборота повернул и, съехав по стене, потерял сознание... Прошел месяц -- култышка болела меньше. Идя из "Мелодии", неожиданно столкнулся с ней. -- Привет! -- не сразу заметила, что у него нет руки. -- Привет. -- Что не заходишь? Какой-то странный. Ты что, обиделся? Я не сержусь. Хотя... Приходи вечером... Пришел домой, покурил, включил и выключил телевизор. "Теперь не страшно. Могу и сходить. А чего?"

Каплер Алексей / Двое из двадцати миллионов

бельевую корзинку, в которой спал ребенок. Маша стонала, хватаясь за горло. -- Проснись, Машенька, проснись, Катю разбудишь. Маша проснулась и лежала испуганная, широко раскрыв глаза. -- Опять катакомбы?..-- сказал Сергей. Наконец Маша проснулась окончательно. -- Просто удивительно, -- сказала она, -- сколько всего было с тех пор, а снится все то же. Опять душат нас газами... -- Все потому, что ты думаешь об Аджимушкае... Забыть, забыть надо... -- Есть хочешь?-- спросила Маша. -- Нет. -- Неправда. Буханку оставь, а там хлеба кусочек в газете. И повидло. -- Только с тобой вместе. -- Ну, давай. И поправь шинель -- ребенок простудится. Сергей подтянул сползающую шинель, которой была укрыта девочка в корзине

Капоте Трумен / Другие голоса, другие комнаты

жками стала подбираться к сойке. Сон слетел с него, но в первую секунду сойка и охотница показались странным осколком сновидения. Мускулы у него на животе напряглись: женщина подкрадывалась к бюро, а птица простодушно суетилась, прыгала, дергая блестящей синей головой, и вдруг, когда женщина уже могла достать ее, захлопала крыльями, перелетела через кровать и опустилась на стул, где со вчерашней ночи валялась одежда Джоула. И нахлынули ночные впечатления: повозка, сестры, крошка негр в котелке. И женщина эта, жена отца, ее звали мисс Эйми. Вспомнил, как вошел в дом, как спотыкался, то ли в зале, то ли в просторном коридоре, при свете свеч, гонявших тени по стенам, как мисс Эйми, приложив палец к губам и крадучись по-воровски, вела его вверх

Капоте Трумен / Завтрак у Тиффани

, должна чувствовать себя виноватой. Не потому, что они дали бы мне роль, и не потому, что я бы справилась. Они бы не дали, да и я бы не справилась. Если я и чувствую вину, то только потому, что морочила ему голову, а себя я не обманывала ни минуты. Просто тянула время, чтобы пообтесаться немножко. Я ведь точно знала, что не стану звездой. Это слишком трудно, а если у тебя есть мозги, то еще и противно. Комплекса неполноценности мне не хватает; это только думают, что у звезды должно быть большое, жирное "Я", а на самом деле как раз этого ей и не положено. Не думай, что я не хочу разбогатеть или стать знаменитой. Это очень даже входит в мои планы, когда-нибудь, даст бог, я до этого дорвусь, но только пусть мое "Я" останется при мне. Я хочу быть собой, ко

Карвер Раймонд / Сборник рассказов

машину. Обошел вокруг, старательно оттер иней с окон. Выключил мотор, какое-то время посидел просто так. А потом вылез и вернулся в дом. В комнате горел свет. Девочка спала в кровати. Лялька спала рядом с ней. Мальчик снял ботинки. За ними все остальное. В носках и теплом белье он сел на диван и стал читать воскресную газету. Девочка с лялькой спали. Через некоторое время мальчик пошел на кухню и начал жарить грудинку. Вышла девочка в халате и обхватила мальчика руками. Эй, сказал мальчик. Прости, сказала девочка. Ерунда, сказал мальчик. Я не хотела так крыситься. Сам виноват, ответил он. Сядь, сказала девочка. Как насчет вафель с грудинкой? Здорово, сказал мальчик. Она сняла со сковородки грудинку и сделала тесто для ва